«Современные режиссеры загадывают ребусы»

— Почему вы решили поставить спектакль в Челябинске?

— Все получилось случайно. Я был на фестивале «Человек труда», познакомился с заместителем губернатора области Вадимом Михайловичем Евдокимовым. Он узнал, что я иногда ставлю в разных театрах и сказал: «Так, может быть, поставите в Челябинске?». Пообщались с Еленой Анатольевной Петровой (директор театра Драмы — прим. редакции) и, благодаря ей, возникло мое здесь присутствие, чему я очень рад. С одной стороны — спонтанно, с другой — я всегда знал, что челябинский театр — хороший. С традициями и сильными артистами.

— «Леди на день» вы уже ставили в Москве, Хабаровске и Риге. Почему снова этот спектакль?

— Я ставил его и в других городах (улыбается).

— И фильм сняли.

— И фильм, да! «Леди на день» — это спектакль, который точно всем понравится. И уж если и ставить что-то, так на всю труппу. И эта пьеса такая... вроде бы про 30-е годы в Америке, а смотришь — как будто про наше время, но по-доброму. Спектакль будет желанным — создаст ощущение праздника. Как показывает опыт, «Леди на день» в разных городах идет многие годы. Надеюсь, что и здесь спектакль станет частью постоянного репертуара. 

Артистам есть что играть в этой пьесе: очень яркие характеры, даже маленькие роли запоминаются. 

— Уровень подготовки сегодняшних артистов театра позволяет показать эти характеры?

— Знаете, волей судеб челябинские артисты живут не в Москве. Поэтому они не снимаются в кино, как столичные актеры. А так — знали бы их ничуть не меньше. Но в сериалы и фильмы их не берут не из-за того, что они чем-то хуже московских. А из-за того, что они — здесь: надо везти, оплачивать дорогу, жилье. Москвичи-то под рукой.

Вопрос больше в нас, в зрителях. Говорим: «Мы живем в провинции, что тут хорошего?» — так ведь? Но «лицом к лицу лица не увидать». Когда я прихожу в театр и вижу, как репетируют некоторые, понимаю — это блистательные артисты!

— Вы ставите спектакли, снимаете кино и сами в нем снимаетесь. Это желание объять необъятное или «талантливый человек талантлив во всем»?

— Это трагическое стечение обстоятельств (смеется). Я учился на театрального режиссера, таковым себя и считаю. Когда я ставил спектакли, видел интерес у зрителя. И во мне возникли тщеславные размышления: если смеется тысячный зал, почему не засмеется или не заплачет и вся страна? Кто-то же может это делать, почему не я? И я пошел снимать кино.

И есть еще одна причина: в театре есть свободное время. Утром репетиция, вечером репетиция (и то не всегда). Получается, ты занят 3-4 часа в день. Что делать в остальное время? Я никогда этого не понимал. С 20 лет время без работы для меня перестало существовать. Не знаю, что делать в отпуске. Загорать? Все эти «радости» стали для меня обременением. Если есть возможность работать, я выберу именно это. 

— Трудоголизм?

— Мне просто интересней так жить. В недавнем разговоре с женой я задумался: а жил ли я? Смотрю, люди на отдых ездят, по музеям ходят. Я хочу, но... Писателям проще: работать они могут где угодно. Я же могу быть только там, где есть артисты или съемочная группа. И делать я должен все здесь и сейчас.

— Делает ли такой ритм вас счастливым?

— Один из самых счастливых периодов в моей жизни — армия. Меня забрали служить на Тихоокеанский флот, матросом. Полгода в «учебке», а потом — в Театре флота. С одной стороны, на службе я терял время, а с другой — с меня было снято бремя обязательств. Я не должен был становиться лучшим, чего-то достигать, что-то создавать — я в армии! Театр в порту Ванино — между Владивостоком и Камчаткой, как в песне: «Ты помнишь тот Ванинский порт и шум пароходов угрюмых». Администратор театра практически кричала: «Это же Богом забытый край!» — а я в нем работал. И репетировали мы целый день, потому что делать было больше нечего. Такое было приятное время!

Не было никакой критики и никакой возможности стать лучшим режиссером Москвы, например. Все эти тщеславные моменты были убраны автоматически. Реализовывался только в творчестве. И когда пришло время возвращаться, я понимал, что возвращаюсь вот в этот гон под названием «жизнь»: где нужно добиваться, делать и соответствовать. 

— В этом «гоне» меняется все практически ежедневно. Современные технологии как-то сказываются на театре?

— Технологии особо не влияют. Меняется качество театра. Сместился критерий, в силу чего — не знаю. Был у российского театра период какого-то провала. Не хочу никого ругать, но, к сожалению, то, что я вижу сейчас... Режиссеры загадывают ребусы. И это стало основой театра.

Редко видишь нормальный спектакль, где люди играют, а ты им сопереживаешь. И главное — ты все понимаешь! Как пишет Татьяна Москвина (журналист, писатель — прим. редакции), если в спектакле ничего не понятно — критики его назовут гениальным. Кинули на стенку винегрет и утверждают, что мозаика. 

— Эта проблема не нова.

— О ней еще Чехов в «Чайке» пишет. Бездарный Треплев и талантливый Тригорин узнаваемы и сегодня. Вот эти треплевские новые формы — глупость очевидная, создаваемая не умеющими ничего людьми, которая в какой-то момент становится модной и держится только на пиаре. 

Это происходит в тот момент, когда зрителя выключают из оценки. Я часто слышал слова некоторых критиков: «Ну, мне зритель мешает!» Что на это сказать? 

Я застал, к сожалению (хотя, наверное, это было «к счастью», но в итоге получается «к сожалению»), тот театр! Недавно встречаю одного артиста в Минске, который в белорусской постановке «Леди на день» играет мэра. 

«Сережа, — спрашиваю, — как дела?»

«Пока есть свободное время, чтобы не пить, я смотрю в интернете постановки советского театра (дальше он переходит на нецензурную лексику). Как вы, видя все то, можете терпеть многие сегодняшние постановки?» — говорит артист.

Я улыбнулся.

«Смотрю спектакль, — продолжает он, — а режиссера нет! Как они играют! Где режиссер? Его нет, вроде бы. Но на самом же деле был режиссер, который так гениально все сделал. А сейчас я вижу одну режиссуру (и опять матерные слова), и куда все делось? Где тот великий театр советского периода?»

— И это помогает ему не пить? Удивительно.

— (смеется) Хочется совсем запить, согласен. Но он затронул страшную вещь: мракобесие наступает очень быстро. Традиции невозможно сохранить. Есть модная книжка «Sapiens. Краткая история человечества» Юваля Харари, где автор приводит в пример муравьев. Когда они рождаются, в их генетическом коде уже заложена вся историческая память и распределены все функции. Ты можешь уничтожить всех взрослых муравьев, но их потомки структуру восстановят.

Новый человек не знает, как жили его предки и кем будет он. Из нас можно сделать кого угодно. Сегодня человечество исчезло, завтра появилось. И все заново. Информация генетически не сохранена. Цивилизации и народы исчезали, ведь так? И глядя на некоторые современные постановки, понимаешь, как быстро все исчезает. 

— Что с этим делать?

— Не знаю. Тут невольно, как это ни печально, вспомнишь обком партии. Не подумайте, я не хочу возвращения того времени! С ним мы все боролись! Но тогда люди, отвечавшие за культуру, действительно за нее отвечали. Сборная СССР поехала на чемпионат мира, приехала без медалей. Что будет с тренером? Жесткий выговор, на второй раз тоже, а на третий — все, уволят. И здесь так же: кино или спектакль идут, значит, должны собрать полные залы. Председатель обкома приходит в театр, смотрит постановку. Если советскую власть не ругают, а спектакль интересный — режиссер получает премию, славу и почет. Если власть поругивают, но постановка хорошая — режиссера воспитывают, но не выгоняют. Даже если тебя за «неправильные» спектакли выгонят, но ты успел стать при этом интересным режиссером, с тобой все равно будут стараться сохранить отношения. Но если ты поставил какую-то муть, где ничего не понятно: кто кому дядя? что вообще происходит? — на следующий день в этом городе тебя уже не будет. 

Сегодня вопрос ответственности за культуру обсуждается ежечасно. На что должны тратиться деньги налогоплательщиков? Возвращение цензуры — страшное дело. Но почему «власть» над культурой в руках критиков, которые не являются целевой аудиторией театра и кино? На мой взгляд, нужны не «профессиональные критики», а общественный совет людей, которые ходят на спектакли и кинопоказы как простые зрители. 

— Алексей Герман про вас сказал: «Легко рассказывает о серьезных вещах». О каких вещах сегодня нужно говорить со зрителем?

— Обо всем серьезном нужно говорить легко, то есть занимательно. О чем бы вы ни говорили, должно быть интересно. Ваш «собеседник» должен понимать, что происходит. А темы тогда и сейчас — одинаковые. Они вечные. Мы всегда говорим об одном и том же.

И нет тем, которые могли бы не стать предметом искусства. Пушкин описывал масленичные столы. Его за это ругали: о такой низкой теме, да в стихах — как это? Но поэт смог доказать, что нет «низких» или «плохих» тем. Вопрос в том, как ты об этом говоришь...