«У Николая Сандакова есть алиби. Но пока он показаний не дает»

— Всем широко известно, что происходит с Николаем Сандаковым в последнее время. Но, насколько я понимаю, его взаимоотношения со следственными органами начались задолго до задержания и ареста...

— Точной даты я не знаю. Но Николай Дмитриевич не раз говорил, что некоторая информация о том, что в его отношении, скажем так, что-то началось, что-то готовится, он неоднократно получал еще около года назад. И это был, по его словам, сознательный «слив». Возможно, целью этого «слива» была посмотреть, не начнет ли мой подзащитный «дергаться», что-то организовывать, искать какую-то защиту.

Официально же его предупредили 12 февраля, когда началась доследственная проверка по той информации, которую правоохранительным органам изложил экс-глава администрации Озерска Евгений Тарасов.

— А как же «дело Цыбко»? СМИ не раз сообщали, что Сандаков беседовал со следователем еще в прошлом году...

— Действительно, это было раньше, больше года назад.

Сначала его пригласили просто дать объяснения по делу. Дело в том, что по этому делу разговор со следователями строился по следующей схеме: «если вы нам готовы дать показания, то мы готовы об этом спросить, если не готовы — мы и спрашивать вас не будем». При этом на столе у следователя лежали какие-то папки с документами, которые он обещал показать, если мой подзащитный согласиться давать показания. Но о чем именно надо давать показания, о чем будут вопросы, даже примерно объяснено не было. Мы с моим доверителем обсудили ситуацию и приняли решение воздержаться. В конце концов, существует презумпция невиновности, и нам должны объяснить, о чем нас хотят спросить.

Второй раз его уже вызывали именно, причем в качестве свидетеля. Но ситуация касалась не того, в чем сейчас обвиняют Николая Дмитриевича, а обвинения в адрес Цыбко. Но о каких-то личных отношениях и деталях общения Цыбко с Тарасовым Сандаков особо осведомлен не был. При этом следователь в ходе беседы уже намекал на то, что «господину Цыбко придется посидеть». В общем, поскольку по сути вопросов сказать моему клиенту было особо нечего, я также рекомендовал ему отказаться от дачи показаний, и он воспользовался статьей 51 Конституции РФ.

— Почему именно так?

— Понимаете, если говорить, что судопроизводство в России честное, справедливое и законное, то, наверное, показания давать стоит.

— У вас есть в этом сомнения?

— У меня есть 20-летний опыт работы адвокатом.

— Но все же — почему именно отказ от показаний? Не проще было бы сказать: «не помню точно», «не знаю», «не имею сведений» и так далее? Многие из моих знакомых оперативников и следователей говорят, что если кто-то «уходит на 51-ю», он этим только облегчает задачу следствию...

— Дело в том, что те же оперативники имеют отношение ко всему этому на стадии отчасти следствия и, прежде всего, доследственной проверки. Они же не знают, как это бывает в суде, в вышестоящих судебных инстанциях. Когда ты чего-то на самом деле не знаешь или не помнишь, но даешь ответы, они тебя в итоге отрезают от того, что ты можешь заявить что-то другое. Даже если ты на самом деле вспомнил что-то.

У того же Сандакова ведь ежедневно было по несколько десятков встреч с самыми разными людьми. Он реально очень долго пытался вспомнить про вещи, связанные с тем, в чем его обвиняют сегодня. Прошло ведь три-четыре года...

— Когда были предприняты процессуальные действия в отношении непосредственно Николая Дмитриевича?

— Точно не могу судить. Но думаю, предполагаю, что, возможно, какие-то оперативные мероприятия, еще совершенно негласные, в отношении моего подзащитного начались еще осенью прошлого года.

Конечно же, Николай Дмитриевич связывает всю эту историю с делом Константина Цыбко. Вы же помните, летом прошлого года было ходатайство в его отношении о лишении неприкосновенности, и большие люди уверяли с высокой трибуны, что уверены в наличии состава преступления. Однако прошел уже год, а человек не то, что не сидит — дела в суде нет. А потом появился эпизод, который в итоге выделили в отдельное производство в отношении Николая Дмитриевича.

До гласных мероприятий дошло, когда мой клиент был вызван для дачи объяснений по факту показаний Евгения Тарасова. Его спросили: «Евгений Тарасов обвинил вас в получении взяток. Что вы можете пояснить». Само собой Сандаков ответил, что этого не было, обвинения не соответствует действительности.

— Когда ваш подопечный получил статус подозреваемого?

— Сразу после возбуждения уголовного дела, 26 марта. До этого полтора месяца шла доследственная проверка.

— Почему и в этот раз он отказался от дачи показаний?

— Ситуация простая — когда дело возбудили, на следующий день Сандаков был задержан в аэропорту. При этом его никто не оповещал официально о том, что он является подозреваемым. По закону должны были сделать это в течении суток.

Думаю, что возможно, возбуждение дела «подгадали» под его отъезд из Челябинска. Он официально оформил командировку в Москву, заранее, как и положено по закону, согласовав ее за две недели у губернатора. Документы об этом, насколько я знаю, имеются у следствия. Более того, в курсе командировки был и специально прикомандированный к администрации главы региона сотрудник Федеральной службы безопасности, а также следователь, который был извещен заранее, еще в рамках доследственной проверки.

Тем не менее, в документах, представленных в суд для ареста Николая Дмитриевича, командировка в Москву была представлена как попытка скрыться от следствия в другой регион. Хотя незадолго до этого Сандаков выезжал с супругой в Турцию с согласия того же следователя. И вернулся ведь, заметьте. И загранпаспорт изъяли дома, он не брал его с собой, и документ сейчас у следователя. Ну какой тут «пытался скрыться»? Тем не менее...

— Зачем?

— А как еще убеждать суд в необходимости ареста?

Все знали, что он едет в Москву. Если эта поездка была нежелательна для следствия, можно ведь было предупредить об этом, позвонить или еще как-то. Николай Дмитриевич никуда бы не поехал. Но в итоге — красочная картинка на Первом канале и в других СМИ...

— Но до Казахстана у нас недалеко...

— Но тогда зачем у нас Федеральная служба исполнения наказаний покупала все эти электронные браслеты, для слежения за соблюдением режима домашнего ареста? Деньги-то ведь большие на это были потрачены...

— После задержания Сандакова привезли в Екатеринбург. Почему именно туда?

— Потому что там находится орган следствия, занимающийся этим делом — Четвертое следственное управление Следственного комитета РФ. Они рассматривают особо важные дела. Особо важный следователь в этом управлении — это господин Игорь Бедерин. Кроме того, надо учитывать, что «дело Цыбко» расследуется в том числе следователями этого же управления.

— Журналистам хорошо известно, что Сандаков, в принципе, ждал, что его задержат. Он этого не скрывал в частных разговорах...

— Повторюсь, ему же постоянно «сливали» информацию, предупреждали, что «будут проблемы». Единственное, чего он не ожидал — это именно такого развития событий. Мой подзащитный говорил мне, что у них со следователем Бедериным вроде была устная договоренность, что «спектаклей» устраивать не будут, и все будет, скажем так, менее публично, без телекамер. Но получилось так, как получилось...

— Вы хотите сказать, что следователь нарушил эту договоренность?

— Я подозреваю, что такая договоренность действительно могла существовать. Косвенно об этом говорит то, что во время доследственной проверки Бедерин был, что называется, сама любезность. А потом его как подменили.

О задержании Сандакова я узнал из СМИ. Звоню следователю, спрашиваю, правда ли, что вы задержали моего клиента. Он в ответ заявил, что этим делом якобы не занимается, и пообещал перезвонить. Перезвонил он, когда Николай Дмитриевич уже был в Екатеринбурге. Соответственно, первое общение было без моего присутствия. Со слов моего клиента, ему сразу предложили признание вины в обмен на отказ от избрания меры пресечения. Более того, якобы оперативники, которые находились при этом, заявили что-то типа «мы уже все про вас знаем, осталось только доказать вашу вину». Что сказать, типичное давление... Естественно, при таком подходе Сандаков решил, что смысла давать показания нет. Он есть, когда следователь хочет расследовать дело, выяснять обстоятельства, а не, как я предполагаю, занимается сбором материалов для ареста. Это разные вещи, согласитесь...

— Почему вы считаете, что было именно так?

— В 2010 году Сандаков был принят на должность первого помощника губернатора, и не обладал полномочиями должностного лица с функциями представителя власти. И следствие этого, по сути, на наш взгляд, так и не отразило. Хочу напомнить, что должностное лицо с этими функциями, согласно законодательству, должно быть наделено полномочиями в отношении неограниченного круга лиц (это, например, полицейский), может давать им указания, которые те обязаны исполнять, или давать распоряжения организациям. Помощник же такими полномочиями не обладает. По сути, это почти что референт или секретарь. Соответственно, если даже предположить, что какое-то финансовое движение там было, то он никак не являлся должностным лицом.

— Тогда не понятно, почему дело квалифицируется по статье «Взятка», а не, скажем, «Мошенничество»...

— Тем более что речь идет о подполковнике юстиции, следователе по особо важным делам, которого трудно обвинить в некомпетентности или полной безграмотности. И, будь он объективен, возможно, и квалификация была другой.

Но для нас все это как раз очень понятно. Обвинение в получении взятки в особо крупном размере, а именно — часть 6 статьи 290 Уголовного кодекса — это преступление особой тяжести, направленное против государственной власти (срок наказания до 15 лет), и значительно легче настаивать в суде на аресте, даже не имея особых доказательств. Мошенничество же, даже в особо крупном размере — это «просто» тяжкое преступление. И когда надо вносить ходатайство об аресте действующего вице-губернатора, формальные подозрения в как бы преступлении против государственной власти выглядят убедительнее. Суд с меньшей охотой отказывает в аресте по таким ходатайствам.

С нашей точки зрения, вся история очень давняя, и само событие неочевидно. Взятка — вещь интимная. О том, что она была, могут сказать либо взяткодатель, либо взяткополучатель, если конечно, за ними еще кто-то специально не наблюдал.

Еще раз — речь идет о якобы событиях 2011-12 года, при этом, по большому счету, все базируется на показаниях одного человека. При этом человек был осужден за коррупционное преступление, пойдя при этом на сделку со следствием, выйдя по условно-досрочному освобождению, не заплатив при этом ни штраф, ни нанесенный городу ущерб. Именно находясь на сделке со следствием, экс-сити-менеджер Озерска два года упомянул в показаниях Сандакова. При этом, по нашим предположениям, особо крупный размер появился позднее. Любопытно, почему эти показания вылились в уголовное дело через два года, а не сразу, еще в 2012-м? Чего ждали?

Кроме того, проходила некая информация, что Тарасов, возможно, «висит» еще на одном «крючке», а значит, является фигурой, зависимой и подконтрольной следственным органам, которые, к сожалению, скорее являются нашими оппонентами, а не теми, кто должен разбираться в реальной сути дела.

Мы еще в апреле заявили отвод следователю, вместе с рядом других ходатайств. К сожалению, получили отказ, причем как таковой мотивировки этого отказа кроме, грубо говоря «следователь хороший», мы не получили. Вообще бОльшая часть ответов на те или иные наши запросы или ходатайства — именно такие документы не по существу, что называется, «без привязки к местности».

Мало того, было грубейшее нарушение наших прав как адвокатов. Например, получать копии документов со следственных действий, которые проходили с непосредственным участием моего подзащитного. Даже в СИЗО они обязаны предоставлять такие услуги. Однако вместо нормальной практики (а я знаю что говорю), это ходатайство сначала берут на рассмотрение, нарушают сроки, потом через несколько недель заявляют, что ответ мы получим по почте, и если что — можете жаловаться. В общем, это максимальное затягивание, незаконное, на наш взгляд, ограничение наших прав. И это далеко не единственный пример таких вот «мелких шалостей»... Я понимаю, что ему (Бедерину — ред.) дали карт-бланш, и будут прикрывать по максимуму. Но итог один — объективности у следствия нет.

— Как известно, Сандакова определили в СИЗО № 7, которое находится в одном здании с региональным управлением ФСБ? Как там условия содержания?

— Бытовые условия нормальные, в целом грех жаловаться. Во всяком случае, по сравнению с теми, что были во время его этапирования в Екатеринбург, на заседание суда и обратно.

Сначала его перевели в СИЗО № 3, поместили в переполненную камеру, после этого привезли на вокзал, он сутки ехал на спецпоезде до Екатеринбурга...

— Сутки?

— Да. Причем почти все время на ногах, потому что то там то тут поезд останавливался, порой на три-четыре часа.

Привезли в Екатеринбург, пересылочное помещение такое, что люди, находящиеся там могут только стоять. Плюс замкнутое пространство, кто-то курит... Некоторые теряют сознание. Знаете, еще даже не было решения суда, вступившего в силу, а он уже прочувствовал все «радости» этой системы, и де-факто уже несет наказание.

В Екатеринбурге, в СИЗО — камера, рассчитанная на 14 человек, а находятся 42, в основном — обычные «уголовники», в том числе, скажем так, довольно авторитетные. Спят по очереди. Не знаю, что ожидало следствие — но отнеслись к Николаю Дмитриевичу нормально.

Он не ропщет, в наших беседах говорит, что все вынесет, «только крепче стану». Хотя, конечно, хочет понимать, чего ждать в дальнейшем. Единственная действительно серьезная опасность всех этих стесненных условий — туберкулез или гепатит.

— Его должны вернуть в челябинский изолятор?

— Да. Думаю, к пятнице, через неделю после заседания суда, он должен прибыть. Этапы же не сразу формируются...

— Николай Сандаков по-прежнему не признает своей вины?

— Именно так. И намерен всеми возможными законными способами во всех инстанциях отстоять свою невиновность, и получить право на реабилитацию.

— И по-прежнему отказывается от дачи показаний?

— По-прежнему. Поясню, почему.

Если Николай Дмитриевич решит дать показания, в этом случае он не просто должен что-то сказать, а подтвердить это какими-то доказательствами того, что ничего не было. И эти доказательства у него на сегодня имеются. Но в таком случае следствие будет вынуждено как-то это опровергать (именно так в нашем случае — не проверять, а опровергать). В этом случае будет передопрошен опять десять раз тот же Тарасов, а возможно, будут появляться новые свидетели, которые, возможно, будут говорить неправду. И он это понимает, и все его защитники едины в этом мнении.

— Вы сейчас про алиби?

— Да, про алиби. Оно у него есть.

Мы с ним обсуждали это, и мой клиент заявлял, что готов дать показания. Но потом, в очередной раз, послушав следователя, он от этих намерений отказывается, потому что есть убеждение, что все, что он скажет, может быть искажено.

Если до конца быть честным, вы помните, что в 2011-12 годах году были выборы в Государственную думу и выборы президента. Николай Дмитриевич был назначен основным технологом от «Единой России». И если и были хоть какие-то разговоры между ним и Тарасовым, где затрагивались финансовые темы, то они касались исключительно избирательных кампаний — Тарасов был ведь представителем избирательного штаба в Озерске.

— Но если речь идет о деньгах на выборы, то ведь есть такая вещь, как нарушение избирательного законодательства — штука тонкая...

— Возможно, именно поэтому Николай Дмитриевич пока не дает показаний.

— Что вы думаете о дальнейшем развитии ситуации?

— Следствие ведь пообещало предъявить некие новые факты «преступной деятельности» Сандакова. Причем ему это обещали еще в конце марта, при задержании. Но прошло два месяца, и пока никакого развития эта история не получила.

Если в итоге в суде будет только обвинение, связанное с показаниями Тарасова, это один вариант. Если что-то будет еще — другой. При первом варианте я реально вижу хорошую перспективу для своего клиента. А возможно, Николай Дмитриевич все-таки решит даст показания до суда. Но если бы мы видели, что нас хотят слушать, и реально проверить то, что он скажет...

— В своем обращении к председателям Челябинского и Свердловского областных судов ваш подзащитный утверждал, что от него требуют оговорить других людей. Он готов сказать, кого именно?

— По его словам, речь идет о Цыбко.

— Только о Цыбко?

— Пока. Вполне возможно, что от него еще попросят что-то рассказать в отношении и каких-то других лиц. Но я бы не хотел говорить обо всем, чем делится со своими защитниками мой клиент.

P. S. Редакция «Челябинского обзора» готова предоставить свои страницы для высказывания своей точки зрения на эту историю представителям следствия и силовых структур, принимающих участие в оперативном обеспечении расследования, если они выразят такое желание.