Сергей Мирошниченко:

«Документальный кинематограф сузил свои рамки до наблюдения за человеком»

Андрей Ткаченко

 В Челябинске прошел I Международный кинофестиваль «Предчувствие». Его президент, известный режиссер-документалист, уроженец Челябинска Сергей Мирошниченко рассказал нам о планах на второй фестиваль, а также о работе над знаменитым фильмом «Рожденные в СССР» и желании пригласить в наш город кинозвезд.

— Сергей Валентинович, мы с вами находимся сейчас в здании, которое стало основной площадкой для проведения кинофестиваля «Предчувствие» (кинотеатре им. Пушкина — прим. редакции). На открытии вы рассказывали, что еще в детстве посмотрели здесь знаковые картины той эпохи. Кинотеатру много лет, не пора ли его как-то концептуально обновить?

— Ну, начнем с того, что я здесь все-таки гость (улыбается). Конечно, план обновления надо согласовывать с собственниками, с дирекцией. Но очень бы хотелось, конечно, не захватывая, не отнимая, что-то улучшить. Я бы хотел, чтобы оба кинозала имели хорошую аппаратуру. Это хороший экран, хороший проектор, плюс отличный звук. Иначе мы не сможем привозить в этот зал зарубежных звезд и большие серьезные картины, дистрибьюторы не позволят просто. Вообще, я считаю, что это выдающееся здание, памятник конструктивизма. И можно было бы обратиться не только к местным властям, но и к министерству культуры, чтобы сделать реставрацию. Ведь органный зал «Родина», к примеру, сделали замечательно.

— У «Предчувствия» была обширная документальная программа. Как вы ее оцениваете?

— Ну, она была немножко такая специализированная, скажем так, научно-популярная. Но там было как минимум два очень мощных фильма: «Генезис 2.0» и «Мозг: Вторая Вселенная».

Проект «Рожденные в СССР» сделал документалиста Сергея Мирошниченко знаменитым

— Как вы считаете — чего не хватает современной документалистике?

— Документальное кино в последнее время немножко сузило свои формальные приемы. Поясню, что это означает. Долгое время в документалистике было приоритетом так называемое прямое кино — когда нельзя дикторского текста, нельзя синхронов, просто вот идет в кадре жизненное бытописание. То есть делалось кино на уровне показа физиологии жизни, автор как бы «прятался» за всем этим, и считалось, что тот, кто лучше спрячется, тот и талантливее. Наш документальный кинематограф сузил свои рамки до такого вот кинематографа наблюдения за человеком.... А я считаю, что режиссер все должен уметь делать. Надо шире глядеть на мир. Я снимаю «Рожденные в СССР», где есть синхроны; я делаю фильмы, где есть большие пластические куски — длинные монтажные фразы; пролог на десять минут без единого слова, все на образах, на символах... Возвращаясь к проблеме: я веду документальную программу на ММКФ, и мы не можем уже который год выиграть на фестивале. В России очень мало достойных таких картин.

— А с чем связано и сужение рамок до физиологии жизни, и возникновение проблем?

— Понимаете, в 90-е годы появились легкие камеры, появилась возможность близко снимать — родственников, друзей, алкоголиков, бичей... Это было доступно, это было просто. Конечно, труднее снимать, допустим, фильм о Солженицыне и Сахарове — тут думать надо, надо вопросы задавать... В общем, легкий путь доступа к документалистике и привел к ее облегчению. Сегодня почти нет хорошего научпопа. Нет почти масштабных глобальных картин. Давно мы не получали призов крупных международных фестивалей. Ну вот разве что на «Сандэнсе» (знаменитый американский фестиваль независимого кино — прим. редакции) взял приз Максим Абугаев, за «Генезис 2.0», лучшая операторская работа. Это огромный успех.

— Когда вы снимали «Рожденные в СССР» — как отбирали героев для такого масштабного полотна?

Мирошниченко считает, что сужение рамок документального кино до физиологии жизни обеднило жанр

— Мы брали регионы. Кавказ, страны Балтии, Петербург, Москва, Урал, Сибирь. И деревню, конечно, тоже. Думаю, если бы сейчас отбирал, то обязательно учел бы исламский фактор. Но тогда он не так силен был... Мы отбирали тех, кто должен был пойти в детские садики — это было около 100 человек во всех регионах. Ну, и мы смотрели, чтобы все дети были непохожими, даже внешне. Помню, что Таню и Иру мы нашли в балетной школе — надеялись, что кто-то из них станет звездой. Брали пару с Урала — они колебались, оставаться в СССР или уехать, их отец был компьютерщиком и думал забрать семью в Израиль. Один герой был из детдома. Вообще, в СССР было все так же, как и сейчас. Были более и менее обеспеченные люди. Были герои из советского истеблишмента, а были из рабочей среды.

— Люди, которые столько лет снимаются в документальном кино, не начинают ли в конце концов играть на камеру, превращая это в шоу (герои «Рожденных в СССР» появляются в фильме на определенных отрезках жизни — в 7, 14, 21, 28 лет — прим. редакции)?

— Если бы я снимал «прямое кино» или «Дом-2», то это, конечно, были бы чисто актерские вещи. В какой-то момент человек обязательно начинает подыгрывать... Но у меня основа фильма — фиксация мысли: как человек думает о жизни и о мире, об их изменениях. Поэтому играть ему ничего не надо. Кроме этого, в какой-то момент мы заключили с героями некую договоренность. Это ведь их единственная трибуна. И у такого простого человека, обычного, это единственная возможность высказать правду. И они ее говорят. И в каждой картине она несладкая. Этот фильм учит, как прожить в этом мире, и этим он бесценен. Не потому, что я его снял (улыбается). А потому, что такова идея. Кроме того, мы встречаемся с героями всего раз в семь лет. Я ведь не звоню им постоянно. Наоборот — стараюсь не лезть. Поэтому когда я начинаю снимать очередной отрезок, они поначалу даже и не очень хотят.

— И как вы их уговариваете?

— По-разному (смеется). Сейчас многие люди понимают ценность этого проекта. Эти ребята в принципе понимают, что нужно показать правду о том, что с ними происходит в этот момент. А происходят порой очень тяжелые вещи. Наши герои стали известными людьми. Их узнают на улице, к ним подходят. И они создали свое сообщество в интернете, друг с другом все встречались. И есть еще одна проблема — они обо мне знают больше, чем я о них. Я снимаю кино, даю интервью. Вот вам сейчас даю интервью, и они его обязательно прочтут. Поэтому это очень сложная такая игра, сложная жизнь. И то, что этот проект живет, развивается — это наша общая картина. Они соавторы, рожденные в эпоху перемен. Я им благодарен.

Сергей Мирошниченко считает, что все российские реалити-шоу — сплошной «зверинец» с постановкой

— Один из героев прямо во время съемок сказал, что сниматься больше не хочет. Часто ли такое бывает?

— Другие тоже говорили, но потом возвращались. Наш проект — всегда с открытыми дверями.

— Ну, а чисто теоретически: если придет человек, про которого отсняты уже горы документального материала, и скажет — нет, я не хочу появляться в вашем фильме. Что тогда делать?

— Ну, что делать, это его право. Я его принимаю. Никогда не ссорюсь. И если человек даже ушел — я всегда его жду. Вдруг он захочет снова.

— Вернемся к научпопу. Допустима ли какая-то доля художественного вымысла, какой-то вольности в такой документалистике?

— Ну что вы, обязательно. Я вообще считаю, что научная деятельность и искусство должны отличаться (улыбается). Но хотелось бы, чтобы художник, который делает научно-популярное кино, был все-таки немного образованным в той сфере, которую он взялся осветить. Не нес полную (задумывается)... ахинею. Я бы себе, знаете, такого не простил. Вообще, хорошие документальные картины здорово повлияли на нашу жизнь. Помните, был фильм режиссера Феликса Соболева, где люди сидели вместе и им показывали цвета, и все говорили, что это черное, а на самом деле это было белое (речь идет о фильме «Я и другие» — прим. редакции). Было показано, как толпа влияет на человека. Как возникает конформизм. Это исследование очень повлияло на людей. На этой картине, в частности, учились американские документалисты.

— Как вы относитесь к такому направлению, как VR-программы?

— Они сейчас в зачаточном состоянии. Но уже начинается что-то более глубокое. Я бы с удовольствием снял такой фильм. Представляете, как это интересно — продумывать все, что ты снимаешь вокруг, чтобы потом это совместить в кадре. И важно, чтобы был такой же зал инновационный, чтобы это все так же смотреть. И это должны быть фильмы очень четко просчитанные. Чтобы ты раз, повернул голову вбок — а там что-то происходит. Надо продумывать сюжет. Думаю, Хичкок с радостью бы таким занялся!

— Особенно «Птицы» шикарно бы смотрелись в VR.

— Да и «Психо» отлично бы получился. Хичкок все-таки великий художник был. Вот я думаю, такой великий художник и нужен для развития VR-кино.

— И когда же он придет?

— Думаю, скоро. Я бы сделал курс VR для своих студентов. Приглашу Молодцова (самый крупный специалист по VR-программам в России — прим. редакции), пусть читает. Это ведь великая новая веха в истории искусства. Помните, как долго люди не могли привыкнуть к звуку в кино? Когда он появился, часть режиссеров вообще не смогла к этому приспособиться. Они покинули кино. Но Эйзенштейн же как-то сумел. Вписался. Снял «Александр Невский», «Иван Грозный».

Сергей Мирошниченко — уроженец Челябинска, и очень хочет, чтобы такие здания, как кинотеатр им. Пушкина, реставрировались

— Вы смотрите реалити-шоу?

— Нет. Во-первых, времени нет. Во-вторых... Знаете, я смотрел американский фильм про человека, который изобрел реалити-шоу. Он доходит до безумия. В какой-то момент он берет свою личную жизнь и делает из нее реалити-шоу, уничтожая любовь и дружбу, истребляя сам себя. В наши реалити-шоу я не верю, это все постановка. Знаю режиссеров, которые их делают, знаю всех, кто за этим стоит. Режиссеры там продумывают все до мелочей, а участники просто отыгрывают этот зверинец... В принципе, в теории, я бы с удовольствием посмотрел реалити-шоу о каких-то крупных спортивных соревнованиях. Если была бы возможность снимать от того момента, как спортсмен просыпается и начинает готовиться, до того момента, как он получает награду или терпит поражение. Это было бы документальное кино про спорт.

— Давайте в завершение вернемся к началу разговора. Кинофестиваль «Предчувствие» в Челябинске закончился. Каким вы видите его развитие?

— Он был пробный. Мы все учли — и то, что было хорошо, и ошибки, и промахи. Думаю, что есть несколько вещей, которые мы будем развивать. Первое — мы будем ставить в конкурс больше российских картин. Хотя их все равно будет одна-две, потому что российских фильмов такой концепции немного (на этом кинофестивале демонстрировали фильмы о развитии новых технологий и будущем человечества в условиях стремительного цифрового прогресса — прим. редакции). Кроме того, мы решили расширить программу за счет короткометражного кино. И еще: мы будем делать номинацию за компьютерную графику, причем мы сделаем ее всероссийской. За год у нас задача — объединить усилия многих специалистов в этой области и выяснить, кто из операторов, режиссеров и продюсеров может оказаться достойным. Ну, и если бюджет позволит, мы сможем привезти звезд. Например, я бы познакомился с актером, сыгравшим в фильме «Поиск» (фильм-победитель кинофестиваля — прим. редакции). Он потрясающий. Играть практически одним лицом 50 минут — это надо иметь недюжий талант. Я бы хотел его здесь увидеть. Присутствие таких людей на кинофестивале в Челябинске поднимет его статус. И, конечно, фестиваль должен продаваться. В этом году все сеансы были бесплатными, но на следующий год мы будем и продавать билеты. Не очень дорого, разумеется, но все же такое событие должно приносить деньги.