«В поисках новых глубин»

— Семен Михайлович, почему вы начали заниматься спелеологией?

— Во всем виноваты женщины, как ни странно (улыбается). Как-то из института нас послали «спасать» собранный урожай лука в склады на АМЗ. Мы с приятелями сидели за гигантской кучей лука, перебирали, что-то подгнившее выбрасывали. А за соседней кучей сидели девушки. Дело молодое — поглядывали друг на друга. Я осмелился, подошел. У одной из девушек на штормовке увидел эмблему альплагеря «Ала-арча». А тогда был популярен фильм с Высоцким «Высота». «О, скалолазки!», — подметил я. «Нет, мы не скалолазки, мы спелеологи», — ответили девчата. Тогда это слово я услышал впервые. Собеседницы рассказали мне, что они изучают пещеры, собираются поехать в Крым, на Кавказ. Завязалось знакомство. И как-то девчата пригласили меня поехать в Саткинский район для встречи с одним спелеологом-любителем Виталием Чернецовым. Девушкам было что с ним обсудить, а я скучал. Тогда он дал мне рукописные тетради, где он писал о своих путешествиях под землей. Там были фотографии, рисунки — такой примитивный альбом или дневник. Но я зачитался.

Вообще-то до знакомства со спелеологией, я был в пещере Бинбаш-Коба в Крыму. Сыро, темно, прохладно, жутковато. Я вышел из пещеры с твердым убеждением: море, шелест волн и девушки в купальниках — это хорошо, а грязные и сырые пещеры — это плохо. С этой мыслью я жил несколько лет, до той самой встречи. После поездки в Сатку они пригласили меня на заседание секции в областной Клуб туристов, где позже базировалась наша секция спелеологов. Я послушал об их походах и экспедициях, и, сам того не ведая, втянулся в это направление. И вот уже на протяжении 48 лет спелеология является моей второй жизнью. Я считаю, что у меня есть две любимых женщины: жена и еще одна дама, со странным именем, которое режет слух, — спелеология.

— Не жалеете о своем выборе?

— Нисколько. Спелеология — это общение с людьми. Сотни знакомых, друзей. Открытия, которые довелось совершать. На второй год моего увлечения я стал зампредседателя областной секции, руководил многочисленными экспедициями. Требовалось писать о совершенных походах. В 1970 году — первая газетная статья, за ней сразу вторая, а потом счет пошел на десятки. Вместе с газетными публикациями начали появляться просьбы написать главу в какую-то книгу. На сегодняшний день набралось 430 публикаций, в том числе и научных, и научно-популярных. Это уровень доктора наук, академика (улыбается).

В 1987 тиражом в 10 тысяч экземпляров вышла книга «Колумб шестого океана». Я не ожидал, говорю абсолютно искренне, что она разойдется за два-три месяца и станет библиографической редкостью. Нечаянная встреча на груде гнилого лука превратилась в образ жизни.

— В советское время были секции, клубы, соревнования по туризму. И это было массово и популярно. А что сейчас?

— Почему-то никто не задумывался, почему люди с секретных предприятий, научно-исследовательских институтов — то есть творческая или техническая интеллигенция — проявляли к туризму неподдельный интерес. Я пришел к выводу, что это объясняется той идеологией и той жизнью, которая была в советское время. Строгие рамки, невозможность высказать свое мнение, давление на предприятиях. А здесь — собирается группа с рюкзаками и палатками и уходит за сотни километров. А спелеологи вообще уходят под землю, в подпол. И там мы могли говорить! Действий мы не предпринимали, конечно, генсеков взрывать не собирались. Но говорили все, о чем думали.

И такой коллективный образ жизни привлекал. Людей объединяли цель и сложности, с которыми сталкиваешься на пути. Ведь пещеры бывают вертикальными, на сотни метров под землю. А в них нужно спускаться. Веревки, снаряжение и опасность очень сильно сближают. В сложных ситуациях лучше, чем на рентгене, видно, чего ты стоишь. Ты даешь напарнику в руки веревку и говоришь: «Я пошел, страхуй!». Прошло 48 лет с первых походов, а с теми, с кем я начинал, мы все еще дружим. Почти полвека! Кстати, возникла идея книги «50 шагов во тьму пещер», где каждая глава будет рассказывать о чем-то примечательном, выдающемся из того, с чем свела меня жизнь.

Да, был сильный провал в туристском движении. Но оно настолько живучее! Туризм сохранился и продолжает развиваться. Сейчас появляется новое снаряжение, новые палатки. Вопрос только в желании людей. С этим сложно. Современная жизнь предлагает другие варианты отдыха: кабаки, ночные клубы, алкоголь. Зачем париться, куда-то ехать, жить в промокшей палатке? Сейчас для школьников воссоздают секции, пытаются заинтересовать. Но одно-два поколения уже потеряны.

— Урал считается пещерным краем. Много ли открытий нас ждет?

— Примерно 40 лет назад на Урале было известно около 600 пещер. Потом началось массовое развитие спелеотуризма в разных городах: в Перми, в Екатеринбурге, в Уфе, в Оренбурге, в Челябинске. Сегодня в нашем крае усилиями спелеологов открыто и исследовано уже примерно 3 300 пещер. И этот процесс не закончился.

В начале мая мы небольшой группой выехали в Верхнеуфалейский район, чтобы осмотреть два-три «подозрительных» места на предмет наличия пещер. И рядом с пещерой Большой камень-1 обнаружили еще две полости. Составили топографическую карту, паспорт пещеры.

Я составляю кадастр пещер Челябинской области, в ближайшее время нужно его пополнить и переделать. Так, по последней редакции кадастра пещера Данко была 1125 метров, а сегодня спелеологи пробились дальше и выяснили, что её глубина — 2703 метра. Изучение продолжается, в ближайшее время мы узнаем новые цифры. Кадастр я делаю на абсолютном энтузиазме. На прошлой неделе прошло заседание Русского географического общества, на котором Владимир Путин вручил грант моему знакомому спелеологу Геннадию Самохину на составление всероссийского электронного кадастра пещер. Поэтому моя работа пригодится, без нее Самохину просто не обойтись (улыбается).

— Пещеры — это, конечно, романтично. Но в темноте и на глубине может быть опасно.

— Безусловно. Бывают лабиринтные пещеры с узкими ходами, где можно пройти только боком, или проползти на выдохе. В одной из таких я по молодости чуть не погиб. Пытался пролезть, сделал выдох, попробовал протиснуться, а стал прощупывать перед собой — тупик. Вернуться назад не мог, куртка завернулась на плечах и не давала выползти. Дышать хочется, а не получается. И жизнь по «кадрикам» побежала: мама, детство... и конвульсии. За мной шли другие спелеологи, они увидели, что из дырки ножки дергаются. Спасли. Кожа на ребрах ободралась немножко, правда. В Крыму из-за неловкости одного из напарников нас чуть не засыпало камнями. Бывало, срывался со скалы. Сотрясения, ушибы, царапины... Ничего особенного.

— Вы водите в пещеры группы школьников.

— Это серьезная ответственность. Но сегодня опасно на улицу выходить, дорогу переходить, жить в квартире, где есть балконы, розетки. Но ведь есть и разум, прогнозирование. Бахвальство и самонадеянность никогда до добра не доводят. За 15 лет моего руководства областной комиссией спелеотуризма, в которую входило 17 секций в разных городах Челябинской области (это примерно 600 человек), не было ни одного смертельного случая. Потому что мы были требовательными и ничего не делали на авось. Я даже представить себе не мог, как я пойду по адресу и начну подбирать слова, чтобы сообщить родителям, что их сын или дочь погибли. Поэтому собранность, предусмотрительность и страховка обязательны, причем не только для спелеолога.