Челябинский госпиталь ветеранов летом 2020 года превратился в «горячую точку». Его, как и ряд других больниц, экстренно перепрофилировали в ковидную базу. Кому было тяжелее: пациентам или медикам? К годовщине COVID-19 на Южном Урале — большой разговор с главным врачом учреждения.
— Татьяна Михайловна, однажды, рассказывая про работу госпиталя для ветеранов во время обострения обстановки по коронавирусу на Южном Урале, вы произнесли фразу: «Это была война». Это может прозвучать, конечно, кощунственно. Но на войну отправляют здоровых и боеспособных людей. А учитывая контингент, с которым вы работаете, здесь, как ни прискорбно, могла быть фраза: «В бой идут одни старики».
— Я согласна, пожилые люди больше всех пострадали. Потому что коронавирусная инфекция, к сожалению, помимо собственной вредоносности обостряет еще все хронические болячки. Очень сильно мучались люди, которые болели сахарным диабетом, сердечно-сосудистыми заболеваниями, перенесшие инсульт, страдающие онкологией. Но я хочу сказать, что и молодежь ведь очень пострадала. Может быть, в менее тяжелой форме, но ковид не пощадил тех, кто был болен СПИДом и туберкулезом. Данный контингент коронавирус попросту выкосил. Крайне много не очень хороших исходов, я бы сказала. Тех, кто находился на гемодиализе, я бы высказалась еще жестче, ковид уничтожил.
Почему я однажды выразилась про «военные действия»? Мы жили в режиме, в котором нам было полностью запрещено отдыхать; думать о чем-то другом, кроме пациентов. У главных врачей госпитальных баз режим был 24/7. В буквальном смысле.
Если мы даже физически находились не на работе, вопросы решали по телефону. У нас не было ни выходных дней, ни отпусков, ничего. Потому что постоянно приходилось решать уйму вопросов: с медикаментами, с обеспечением мест, кого-то выписать, кого-то быстро перевести в другое отделение. По тяжелым пациентам требовались мгновенные решения. Было очень много тромболических осложнений, развитие инсультов, инфарктов. На ходу появлялись решения, менялись схемы лечения, препараты, технологии. Поэтому напряжение было колоссальное. Врачи в основном работали в круглосуточном режиме.
Врачам приходилось словно на фронте забыть про любой отдых и работать 24/7
— Прямо сутки, 24 часа на ногах?
— Да, и не то что на ногах. В этих СИЗах (средство индивидуальной защиты — прим. редакции). Чтобы защитить врача от инфицирования, костюм должен быть полностью герметичным, а это значит, что работать в нем очень жарко. А помните же, каким было прошедшее лето? Температура на улице к 40, бывало, подбиралась. А экипировка непродуваемая, непромокаемая: комбинезоны, щитки, спецобувь...
— Вы можете передать состояние этих людей? Сутки на ногах, без глотка свежего воздуха...
—...еще и безумная ответственность за жизни людей. Я вряд ли смогу передать всю тяжесть и ужас.
Вот в обществе есть поверие, что врачи с годами профессионально деформируются, смерть для них уже что-то привычное. Я хочу сказать, что это не так. К смерти невозможно привыкнуть.
Врачам приходилось трудиться в спецобмундировании, не пропускающем ни воздух, ни влагу
Я свою трудовую деятельность начинала врачом-кардиологом. В больнице скорой помощи лично создавала инфарктное отделение и потом заведовала им. Конечно, в то время еще не было такой активной хирургической помощи, летальность была выше, чем сейчас. У нас не было сегодняшних технологий; само понятие «высокотехнологичная медицина» еще даже не существовало. Но мы никогда не привыкали к этому. Мы боролись за каждого больного. Расстраивались, если что-то не получалось.
Если совсем честно. Я вложила в инфарктное отделение в больнице скорой помощи уйму сил, душу. Но я же его и покидала сознательно. Переходила в госпиталь ветеранов войны с мыслью, чтобы уйти от такого количества летальности.
— Несмотря на то, что пришлось работать с более пожилым контингентом?
— Да, люди более преклонного возраста. Но смертей было меньше. Потому что острой патологии не было, не было столько инфарктов. Но ковид опять все это во мне всколыхнул.
— Конфликты в коллективе не вспыхивали на фоне тяжелой моральной обстановки?
— Врачи были все в борьбе за жизнь. Мы экстренно открыли ковидную базу. Подготовка шла такая: 36 часов заочного обучения, затем экзамены. Я прежде всего обратилась к молодежи: «Ребята, надо идти работать».
Работа помимо того, что морально тяжелая, требующая моментальной реакции, ответственности; она еще и физически тяжела. Целые сутки в СИЗах, на ногах. Но молодежь откликнулась...
—...Так все-таки что происходит с человеком после суточного дежурства? Он не держится на ногах, перестает воспринимать реальность, глотает пачками кофеин? Что его удерживает в этом мире и пространстве?
— Адреналин. Его выбрасывается много. Это и помогает.
Когда мы кидали клич в поисках медперсонала, я общалась практически с каждым и с каждой. И вот передо мной сидит медсестра, я ей говорю: «У тебя трое детей, ты их воспитываешь одна. Ты подумала? Ты понимаешь, что делаешь?» А она мне в ответ: «Людей спасать надо».
И вот это чувство, что все-таки это борьба. Борьба за жизни людей. Она вдохновляла. Конечно, люди уставали, но я ни от одного не слышала заявлений, что «я больше не могу», «я уйду». Вот такого не было. Все работали.
Мало того, когда статистика заболеваемости пошла на спад, я собрала коллектив и сказала: «Наверное, мы скоро закончим работать в формате ковидного госпиталя», мне в ответ прозвучало: «Ну, мы же еще до конца не добили эту заразу, мы готовы идти до самой победы».
Врачи сказали: «Пока коронавирус не уничтожен, мы будем идти до самой победы»
— Тем не менее ковидную базу вы закрыли.
— Ну да, практически год мы не работали по основному профилю. И наши старики, ветераны, все те, кто нуждается в плановой терапии, сейчас вновь ее получают.
— А вот, может быть, бестактный вопрос. Но, изучая вашу биографию, обнаружил, что вы замужем, у вас двое детей. А вы рассказываете про работу 24/7. Как семья относилась к тому, что вы уделяете время работе, звонкам, консилиумам, пациентам, чему угодно, только не дому?
— В ковидный период я не видела вообще никого. Спала до 4.30 утра. Потому что в это время надо было вставать, звонить в зону. У меня скайп дома. Потом мы начинали делать мониторинг, потом работа. Потом смена заканчивается, надо про каждого больного уточнить, посмотреть историю болезни. Это очень скрупулезный труд. Бывало, что поднимались с постели и в 2 часа ночи. Очень широко применяли такой метод, как консилиум. У нас работал областной консилиум. Наш консилиум — это я, мой заместитель по лечебной работе, заведующая отделением. Мы все собирались и решали по каждому больному.
Дети уже взрослые, их никого нет в Челябинске. А муж отнесся с пониманием. Когда все время живешь с женой-врачом, как иначе? (улыбается). Помогал... (улыбка сменяется слезами в глазах) Очень тяжело было...
Воспоминания о коронавирусном годе до сих пор вызывают слезы
— Возвращаясь к рабочей деятельности. В художественных фильмах иногда показывают последние минуты жизни пациента. И вот над ним врачи: кто укол ставит, кто дефибриллятор заряжает, кто искусственное дыхание делает. Спасти человека не удается, но его какое-то время еще продолжают реанимировать, пока один из медиков не останавливает это фразой: «Все, пациент скончался, время смерти такое-то». Вот в фильмах такие сцены снимают для пущего драматизма? Как это происходит в реальности?
— Для пациента делается абсолютно все. У меня такой девиз: «Не нам решать, сколько лет жить человеку».
— Да как это не вам? Вы ж этому по роду деятельности всячески способствуете.
— Я имею в виду другое.
Иногда говорят: «Ну 86 лет пожил, уже хорошо, можно уже и не сильно напрягаться при лечении». Я так не считаю. Каждый имеет право на свою жизнь. А наша задача — бороться до конца.
У нас, конечно, были трагические ситуации. Я, если позволите, даже не хотела бы их вспоминать...
— Год прошел, и, на мой взгляд, люди уже как-то подрасслабились. Еще в декабре прошлого года маски носили поголовно все, сейчас в магазинах визуально от силы каждый четвертый-пятый. Недавно проехался в автобусе ради эксперимента, там вообще всем на санэпидобстановку плевать.
В общественном транспорте челябинцы забыли о существовании коронавируса и необходимости соблюдать правила эпидбезопасности
— Это вообще свойственно русскому человеку — думать о том, что «меня это не коснется». А вообще, ковид никуда не делся. Он есть, почти полторы сотни новых заболеваний в сутки — это немало. И больницы: третья (скорой помощи), восьмая, девятая, инфекционный центр в Сосновке, работают вообще-то на полную мощность. Плюс давайте не забывать, что даже если пациента с коронавирусом удается вылечить, заболевание же дает много осложнений: потерю вкуса, обоняния, хронический кашель, обострение на сердце и так далее.
— При том, что сейчас хотя бы есть понимание, как его лечить. В первые дни вообще, наверное, ваша работа напоминала шараханье и метания?
— Невыносимо тяжело было. Но не, как вы выразились, с шараханьями. Напротив. У нас была корпоративность. Мы решали все вместе. В городе работал областной консилиум, который занимался всеми больными. Безусловно, было очень сложно. Врачу ведь важно знать многое, дозу препарата, который ты даешь...
— ...Ну так не знали же!
— У нас база была подготовлена к такой ситуации лучше. Наш коллектив привык работать с тяжелыми больными. В госпитале было три своих аппарата ИВЛ (искусственной вентиляции легких — прим. редакции). Не возникло проблем из-за нехватки кислорода, потому что кислородотерапия — часть программы реабилитации пожилых, и он у нас был. Палаты для пациентов удобные.
Да, методические инструкции обновлялись каждые месяц-полтора. Но у нас другого пути не было. Работать-то надо. Поэтому мы быстро научились работать с ковидными больными. Но, конечно, летняя жара сильно изматывала.
Должна сказать, что нам еще помогала поддержка людей и бизнеса. Одна из компаний наладила поставку воды. Каждую неделю рабочие привозили по 50 бутылей емкостью 19 литров. Плюс население пыталось что-то привезти, хоть мы и не просили: одежду, книги, журналы. Мы чувствовали поддержку людскую.
— Поддержка поддержкой, но, мне кажется, что настоящий кошмар для врачей кроме тяжелых больных — их родственники. Которые, если сравнить с футболом, знают, как надо забивать лучше самих футболистов.
— Тут вы правы. Родственников отчасти можно понять, они переживают за близких. Но.
Начитаются информации в интернете, послушают каких-то своих знакомых и уже якобы знают больше врача. Лезут, советуют, настаивают, критикуют! Наиболее частая фраза, которую я слышала от врачей во время разговора с родственниками больных: «Пожалуйста, не мешайте нам работать!»
Один из последних примеров. Привезли с коронавирусом пожилую женщину. 86 лет. Положили ее в палату, назначили лечение. Так родственники зачем-то связались с какими-то врачами из Тюмени, те якобы насоветовали срочно давать антибиотики. Разразился скандал, наших медиков обвинили в непрофессионализме, начали забрасывать обращениями Минздрав.
Каждый врач ответственен за больного на все 100%. Если вдруг действия приведут к какому-то негативному исходу, начнется же ведь уйма комиссий, проверок, вплоть до действий прокуратуры. Поэтому если привезли больного в госпиталь для ветеранов, за него отвечают врачи госпиталя ветеранов. Привезли больного в инфекционный центр в Сосновку, за него отвечают специалисты Сосновки. При этом когда родственникам говорят: «Ну раз хотите, чтобы лечили по тюменским рекомендациям, забирайте больного и везите его в Тюмень лечить», ведь еще и оскорбляются!
Больного лечит врач, а не какие-то советы в интернете или от знакомых
— Напоследок. Насколько я понял, сейчас вы вернулись к привычному режиму работы. Функционируете не как госпитальная база для ковидных больных, а как областной госпиталь для ветеранов...
— Ну да, у нас госпиталь, стационар на 200 коек, поликлиника на 500 посещений в день, развернут диагностический центр. К нам съезжаются со всей области. У нас лечатся ветераны боевых действий, ветераны Великой отечественной войны, жители блокадного Ленинграда, труженики тыла. У нас большой контингент, которым мы занимаемся...
— Татьяна Михайловна, я еще вопрос не успел задать, а вы вы начали отвечать... (общий смех)... вот вы с ковидными пациентами сейчас не работаете. Между тем, в медицинской среде все чаще звучат негативные прогнозы, что третьей волны коронавируса, к сожалению, не удастся избежать. Как считаете, вас фронтовая обстановка уже миновала, и сейчас о работе в непривычном формате останется только вспоминать?
— Нет. Я хочу сказать, что мы до сих пор не разобрали дезинфекционные шлюзы (помещение организовано по шлюзовому принципу: если открыта дверь на вход в этот отсек, то вторая дверь — на выход из него в чистую зону — не откроется. Это позволит исключить движение воздуха между помещениями и распространение коронавирусной инфекции по госпиталю — прим. редакции). Сложили аккуратненько все СИЗы, оставили часть лекарств. То есть мы способны в трехдневный срок вновь развернуть на этой площадке ковидную базу и... работать!
Т. Василенко: «При необходимости мы можем заново развернуть госпитальную ковидную базу за трое суток»
Справка: Татьяна Василенко — главный врач ГБУЗ «Челябинский областной клинический терапевтический госпиталь ветеранов войн». Работает в нем с 1996 года. В 1999 году в госпитале было создано Челябинское областное отделение Всероссийского Геронтологического общества Российской Академии Наук и отделение ассоциации врачей геронтологов и гериатров России. Татьяна Василенко является заместителем председателя этого отделения.
В 2002 году присвоено звание Заслуженный врач РФ. В 2006 году — лауреат грамоты Законодательного собрания Челябинской области. В 2009 году — лауреат премии Губернатора Челябинской области. В 2012 году награждена «Знаком за Заслуги перед Челябинской областью».
Замужем, имеет двух дочерей.
