«Магнитка в нынешнем виде не вечна…»

— Константин Юрьевич, не так давно вы сменили избирательный округ, в котором участвуете в праймериз «Единой России» по выборам депутатов Государственной думы. Изначально вы шли по Металлургическому округу, но решили перейти в Челябинский. Почему? Ведь Металлургический — «родной» вам округ, а в Челябинском есть такой сильный оппонент, как Михаил Юревич...

— На тот момент, когда я подавал заявление, Челябинский округ был самым малочисленным по числу кандидатов — всего шесть человек. Возможно, именно потому, что все считали, что это «округ Юревича», делать там нечего, а все, кто заявился — в лучшем случае «спойлеры», чтобы уж совсем не было некрасиво. Так ведь? А теперь это округ, в котором самое большое количество участников — 25 человек.

Лично я принимал для себя решение, опираясь на два фактора.

Первый — для того, чтобы была настоящая конкуренция, повторюсь, на момент подачи заявления это был самый неконкурентный округ. 

Второй — личного характера. Если я хочу вырасти как депутат, как политик, то я должен заявлять о себе, в том числе там, где меня не очень хорошо знают. Если я буду эксплуатировать ресурс и узнаваемость, которые есть там, где меня 10 лет знают и было бы проще — это идти по пути наименьшего сопротивления. Это не так интересно.

— Вы думаете, что стать депутатом Государственной думы по Металлургическому округу проще, чем по Челябинскому?

— Для меня было бы легче.

— Думаете, обыграли бы Владимира Бурматова?

— Я не думаю, обыграл бы я Петрова, Иванова или Сидорова. Я бы точно сделал все, чтобы победить. Что я, собственно говоря, и собираюсь сделать в Челябинском округе.

— Но согласитесь, Бурматов и Юревич — соперники разного калибра.

— Возможно. Но я считаю, что и в моем «родном» округе вполне конкурентная ситуация. Если кому не нравится Бурматов — можно выбрать Олега Голикова или кого-то еще.

— Как вы думаете, почему вместе с вами Металлургический округ на Челябинский сменил Андрей Барышев (депутат Гордумы, лидер движения «Соцгород» — прим. редакции)?

— Мы с Андреем из одного района избираемся, у нас совпадают территории, общие избиратели и проблемы, которые есть на территории. Только это нас и объединяет. Мы принимали решения, не согласовывая их друг с другом. Почему Барышев сменил округ — лучше задать этот вопрос ему. У него наверняка есть свои мотивы, и они отличаются от моих.

— Вы считаете его серьезным соперником?

— Интересным. Те ресурсы и идеи, с которыми он пойдет, будут значительно отличаться от того, с чем идет Михаил Валериевич [Юревич]. Это два основных соперника.

— Думаете, они «съедят» друг друга?

— Нет, не думаю. Это же лишь первый этап, праймериз, история внутрипартийная. И люди, которые на них заявились, понимают, что идут под флагом «Единой России», что накладывает определенные ограничения, прежде всего, на «грязь», «черный пиар» и просто критику. Я иду для того, чтобы выиграть за счет своих идей, своего мировоззрения, своих ценностей.

— Чем силен Юревич? Как соперник по праймериз, разумеется...

— Как любил говорить Николай Дмитриевич [Сандаков] (бывший вице-губернатор Челябинской области — прим. редакции.), у Михаила Валериевича «есть свой бэкграунд».

Если говорить о сильных сторонах — он молодой, активный и целеустремленный человек, который много чего преобразил в Челябинске, оставил свой след. Он успешный предприниматель, практик. Я тоже представляю бизнес-сообщество.

Что же до слабых сторон — они вытекают из сильных. Во многом из того, что он сделал, можно увидеть ряд недостатков, недочетов, о которых говорить можно долго, если не бесконечно.

— Но критиковать Юревича вы не собираетесь. А как тогда говорить о проблемах Челябинска?

— Это же лежит на поверхности. И думаю, что люди в большинстве своем это понимают. Ведь зачищенный от деревьев город — это не проблема последнего года-двух, верно? Как и «убитые» муниципальный общественный транспорт или МУП ДРСУ, обслуживавший дорожное хозяйство города.

Думаю, что здесь речь может идти об ошибках, допущенных в управлении городским хозяйством, связанных с тезисом, что частный бизнес эффективнее государственного или муниципального. Это далеко не всегда так.

Возьмем тот же транспорт. Нас с детства уверяли, что городской электротранспорт экологически чистый. Теперь, с автомобилизацией города, мы получаем полновесные доказательства этому. В одном троллейбусе могут перемещаться примерно сто человек. А если он не ходит — его подменяют маршрутки, которые вмещают человек по 20. Итого — пять маршруток, у каждой — двигатель внутреннего сгорания. И так каждый день. Плюс многие ездят на своих машинах. Вот вам и увеличенная нагрузка на экологию.

Заметьте, как резко разгружаются дороги в городе в период детских каникул. И наоборот. А это все потому, что родители вынуждены везти детей в машине в школу, которую так и не построили в том новом микрорайоне на окраине, где родители купили квартиру. А потом на этой машине они поехали на работу совсем в другой конец города. А вечером — обратно, за ребенком и домой. 

Всё это говорит об отсутствии планирования таких вещей заранее. А это уже — следствие недостатка компетентности в управлении городским хозяйством.

— Простите, но у Челябинска есть генплан, который прописан до 2020 года. Правда, за новый еще никто толком не брался, и это уже не к Юревичу...

— Наверное, не к Юревичу. Весь вопрос в том, остались ли вообще в Челябинске специалисты, способные профессионально сделать качественный генплан, который можно будет принимать с теми или иными вариациями, но будучи уверенным в том, что он, во-первых, будет реализован, а во-вторых, это приведет к положительным изменениям для города, которые должны быть в этом плане заложены? 

Это очень большая проблема. Людей «приземлили» на какие-то сиюминутные, текущие проблемы, которые «вылезли» из-за ошибок, которые совершали пять-шесть-семь-десять лет назад. А уплотнительная застройка и вовсе началась еще до Юревича, при Вячеславе Тарасове. И это тоже одна из причин того экологического бедствия, которое сегодня переживает Челябинск. Люди же просто друг у друга на головах сидят! С собаками, с машинами во дворах, с окнами, выходящими друг другу в окна...

— И что теперь, сносить всё это?

— Нет, конечно. Нужен новый, качественный генплан города, и — потихоньку разводить людей по новым территориям.

— А бизнес — он тоже от этого пострадал, судя по половине Кировки, украшенной плакатами «аренда». Хотя, наверное, чей-то конкретный бизнес и выиграл...

— Говоря о том, какой бизнес выиграл, а какой — нет, надо понимать, что бизнес, построенный на своячничестве, на близости к местной власти — это на самом деле не бизнес, а полукриминальные структуры. Они работают как бизнес, имеют свои расчетные счета в банках, но при этом разрушают бизнес-среду. Потому что среда без понятия открытой и честной, добросовестной конкуренции в принципе невозможна. Нет конкуренции — нет бизнес-среды.

— Вы считаете, что в Челябинске снизилась конкуренция в бизнесе?

— В Челябинске по крайней мере последних десять лет открытой конкуренции практически нет. Об этом сейчас много пишут, говорят, показывают примеры. Это, конечно, проблема не только Челябинска. Но мы ведь и говорим о федеральных выборах, так ведь?

Хотя местные проблемы на федеральном уровне должны рассматриваться в последнюю очередь, а решаться — на местном же уровне.

— Юридическая база позволяет их решать?

— Позволяет. Что, разве что-то мешает проводить открытые, честные тендеры и выбирать тех, у кого есть соответствующая база и возможности выиграть честно и прозрачно?

— Это особенно заметно по челябинским дорогам.

— Хорошо, выиграл «Южуралмост». В конце концов, есть ФЗ-44, и кто-то все равно должен выиграть. Но потом же начинается цепочка субподрядов, и есть много фирм помельче, которые тоже между собой могут конкурировать...

Или взять форс-мажор. Выпало много снега. А техники под его уборку в нужном количестве под рукой нет. Но техника, и с запасом, имеется на промышленных предприятиях. Мы вот свой завод (Константин Захаров — Председатель совета директоров ОАО «Челябинский завод «Теплоприбор» — прим. редакции) всегда убираем сами. Думаю, как и другие предприятия, тот же «Мечел». Если бы к нам обращались «мужики, помогите, мы вам солярку оплатим» — не вопрос, вышли бы и помогли, и вычистили бы свой район.

— А что — не обращались в эту зиму?

— Нет, никто не обращался. А это же на поверхности, чисто управленческая история. 

— Если систематизировать основные проблемы Челябинска, что выходит на первый план?

— Прежде всего, экология. Когда людям дышать нечем, когда дети кашляют, аллергия и астма — это же вопрос выживания, и веры в будущее. Знаете, если сегодня денег нет — завтра будут, работы нет — завтра найдешь, жилья нет, живешь в съемном жилье — завтра заработаешь и купишь. Но когда нет здоровья, когда его выхолащивают такими вещами — зачем все остальное?

— Вы верите министру экологии региона Ирине Гладковой? Неделю назад она сообщила, что качество воздуха в Челябинске улучшилось...

— Я другие выводы сделал. Основное — то, что органы государственной власти ситуацией с экологией вообще никак не управляют. Они на нее не влияют. Когда смотришь отчеты о том, что каждое по отдельности предприятие нормы выбросов не превышают, а если все вместе — то ситуация аховая, то все обстоит именно так, как я сказал — власти не управляют экологической ситуацией.

— Вы о каких властях говорите — местных, региональных, представительствах федеральных органов?

— Обо всех в совокупности. В том числе — о природоохранной прокуратуре, о Росприроднадзоре, Роспотребнадзоре, минэкологии региона. Этих органов, которые в той или иной степени отвечают за ситуацию, много. Но по факту...

— А почему так? Законом же все предусмотрено — замеряй да штрафуй.

— Видимо, потому что нет системы. Нужно просто навести элементарный порядок в части контроля за ситуацией. И если на территории больше источников выбросов, чем она может выдержать — значит надо уменьшать их число, закрывать...

— А что делать с тем, что как ни выходные, так «неблагоприятные метеоусловия первой степени опасности»? С тем, что «качество воздуха улучшилось»?

— В этой ситуации люди будут все меньше верить власти, и в итоге это приведет к разрыву. Власти нужно опираться на людей, а людям нужна власть. При этом можно сменить всех поголовно — доверие от этого не вырастет. Кто бы ни пришел во власть (или остался в ней) — надо начинать действовать. Иначе, повторюсь — полный разрыв.

— Вы ведь сами производственник. То, как об экологии говорите вы, напоминает ситуацию «пчелы против меда».

— Ничего подобного, скорее наоборот. Когда я пришел на завод, там были вредные производства. Вагранка (печь для переплавки чугуна — прим. редакции), «литейка». Гальваника — ванны на полторы-две тонны жутких химикатов каждая, которые надо обновлять и утилизировать — страшно вредное производство. Были нормативы выбросов, за которыми якобы кто-то следил...

За три года мы полностью отказались от всего этого. И на производство это не повлияло — есть же такая вещь, как аутсорсинг. Если я произвожу приборы — зачем мне уголь, плавки чугуна и так далее? Смотрим, где это можно было купить в готовом виде, и покупаем. Да, изначально предприятие было построено и работало по советской модели, с мобилизационными мощностями и автономным, полным циклом. Но с 1991 года мы живем не в СССР.

— Вам проще. А что делать с Цинковым заводом, с ЧМК, с электрометаллургическим комбинатом? Их-то не закроешь в одночасье (если вообще закроешь)...

— Там должен быть строжайший внутренний и внешний контроль.

— Формально он существует.

— Формально — да. Но ситуация очень плохая.

— Вы думаете, что страхи перед возможным строительством Томинского ГОКа идут из этих же проблем?

— Думаю, да. ГОК — это и частный случай недоверия к власти, и следствие той экологической перегрузки, которая случилась в Челябинске. Это всё накапливалось годами, десятилетиями, а теперь прорвало. И все забегали, не могут понять, откуда ветер с грязным воздухом дует...

— В случае с ГОКом протест не столько против сегодняшней ситуации, сколько против будущего. Это системно разные случаи.

— Конечно. Но ГОКа еще нет, а дышать нечем уже сейчас. А есть грязь и пыль, лежащая на обочинах улиц, которые никто не убирает. Там же вся таблица Менделеева! И все это ветер поднимает и носит...

Знаете, мне очень хорошо знакома тема городской свалки, еще со времен работы Киотского протокола. Тогда, если кто помнит, речь шла о выбросах, в том числе двуокиси углерода, в атмосферу. Считали по уровню 1991-го года. А поскольку у наших промышленных гигантов в 90-е произошел резкий спад производства, то у них появились просто огромные квоты на выбросы, которыми можно было торговать. И мы помогали предприятиям правильно подсчитать размер этих квот. Правда, было условие — помимо сокращения объемов выбросов, нужно еще было мероприятия проводить определенные — ставить фильтры и так далее.

Так вот, «Теплоприбор» по заказу одной голландской компании делал проект по накрытию нашей челябинской свалки куполом. И мы этот проект сделали! Полностью территория накрывалась, и бурились скважины, откуда добывался газ метан (возникает в процессе естественного разложения), который подавался бы на газовую электростанцию (она должна была быть построена рядом), энергия от которой подавалась бы на «Мечел». 

Знаете, все вот думают, свалка и свалка, воняет. А расчеты были таковы, что из неё можно добывать метан в течении 30 лет!

— И почем такая красота?

— Стоимость накрытия — около 70 миллионов долларов.

— На наши деньги — примерно пять миллиардов рублей. В принципе ведь вполне осуществимая история силами региона.

— Получается, что так.

Но дело в том, что само по себе закрытие свалки, о чем сейчас говорят — не выход из ситуации. Ее еще надо накрыть куполом. А для начала — прекратить туда возить мусор. Значит, надо найти другое место. Но возить туда так же, как сейчас — тоже глупость. Это в   30-х-40-х годах, когда шла война или была разруха, мусор не сортировали, а просто сваливали. Но сейчас же не война! И есть современные технологии, мусороперерабатывающие заводы до 40 процентов утилизируемого мусора возвращают в виде полезных веществ.

Томинский ГОК — техногенно опасный объект. Этого не отрицает никто, даже в самой Русской медной компании. При том, что там новые, самые современные в мире технологии... Знаете, когда-то и паровоз был самой современной в мире технологией, средством передвижения. Только всё равно небо сильно коптил...

Моя принципиальная позиция — сегодня в районах, стоящих на грани экологического бедствия, катастрофы, нельзя вводить новые техногенно опасные объекты. Пока не разберемся со сложившейся по факту ситуацией, пока не разберемся с рычагами влияния на нее, не наладим систему — по воде, воздуху, земле — надо ввести мораторий на подобные проекты и их строительство.

— Вы только про Томинский ГОК?

— Не только — вообще ничего строить нельзя! Никаких техногенно опасных объектов! 

— Вам бы на митинг СтопГОКа с такими словами — овации гарантированы.

— Нет, это принципиально не тот формат. Прийти, конечно, можно. Но когда там одни кричат что-то против Путина, другие — против какой-нибудь партии, третьи — против людей «не той» ориентации — зачем туда ходить? В Челябинске, наверное, нет ни одного человека, который бы рьяно выступал за строительство ГОКа. Но при этом на митинги приходит относительно немного людей.

— Две-три тысячи для политически аморфного Челябинска не так уж и мало.

— Туда бы, возможно, и миллион пришел бы. Если бы люди были уверены, что это площадка борьбы за экологию, а не майдан.

— А может, просто не верят, что это поможет, и уже все решено?

— Согласен, есть те, кто не ходят на выборы потому, что думают, что они ничего не решают. Хорошо, половина таких, но еще же половина остаётся...

— Что, кроме экологии, относится к системным проблемам Челябинска?

— Я считаю, что надо на федеральном уровне ставить вопрос о привлечении дополнительных федеральных средств на реабилитацию территорий. Поясню. Всю жизнь Урал считался «опорным краем державы». Мы с гордостью несем это. На самом деле вся эта «опорность» опиралась на мобилизацию, на максимальное изъятие ресурсов с территории во имя какой-то большой цели — победы в войне, народное хозяйство поднять. Но это же далось здоровенной ценой. И, на мой взгляд, настало время немножко территориям вернуть. И «немножко» — это очень мягко сказано.

Есть такое понятие — «бюджетная обеспеченность». Люди не конца отдают себе отчет, что если в Москве живет 10 миллионов человек, а бюджет у нее — три триллиона рублей, то бюджетных средств в расчете на одного человека будет около 300 тысяч рублей в год. А в Челябинской области на 3,5 миллиона жителей бюджет 115 миллиардов. Это, в расчете на человека, во сколько раз меньше Москвы?

— Раз в семь-восемь.

— Вот именно. Именно потому там новые дороги, развивается инфраструктура, Новая Москва размером с два Челябинска... А у нас этого почему-то не происходит. Потому что бюджетная обеспеченность в разы меньше. При этом наша область до сих пор остается одним из немногих в стране регионом-донором, который отдает в центр больше, чем получает от него.

— Вы говорите, по сути, о смене всей системы межбюджетных отношений.

— А это как раз федеральный уровень решений. И этот вопрос можно решать, если ты идешь туда, и с этой позицией выступаешь. А смысл заниматься чем-то мельче... 

— Вас устраивает то, какая экономика сейчас у Челябинской области в целом и в Челябинске в частности?

— С одной стороны, мы не нефтезависимы, и это замечательно. С другой стороны, фактор металлургии в целом и ММК в частности, на котором во многом «висит» экономика региона, рано или поздно себя изживет. Идут другие технологии и материалы. Магнитка, во всяком случае, в нынешнем виде, не вечна. Как и вся металлургия... 

Челябинску сильно не хватает принципиально новых, высокотехнологичных, высокооплачиваемых рабочих мест. Кризис может дать возможность переориентировать предприятия именно на создание таких мест. Но важен сам настрой бизнеса — позитивный, с желанием развиваться, или упаднический.

— Так у бизнеса есть то же самое недоверие к власти, о котором мы говорили выше.

Бизнес совсем по-другому к этому относится. Самое расхожее выражение — «нам помогать не надо, лишь бы не мешали». Не лезли бы с советами, с новыми налогами и так далее. Если бы зафиксировали ситуацию, правила, на достаточно долгий срок...

А еще мы сами себя обманываем, и вводим людей в заблуждение, когда говорим про экономику ради самой экономики.

Можно сделать такую эффективную экономику — современную, с высочайшей производительностью, огромной долей добавленной стоимости, экспортоориентированную — любо-дорого посмотреть. Но есть одно обстоятельство — для того, чтобы реализовать ее, надо, чтобы на этой территории было раз в шесть меньше людей. Остальные будут просто не нужны. Согласитесь, что-то здесь не так, верно? 

Мы ведь уже это переживали в 90-х, когда голодали нищие старушки, у которых пенсий, по сути, не стало. И на кой хрен такая экономика? Должны расставляться приоритеты. И, на мой взгляд, любая экономика теряет смысл, если она начинает работать против человека.

В экономической науке есть понятие «домашнее хозяйство» — это минимальный субъект. А есть бытовое понятие «семья». И если мы будем рассматривать экономику как укрепление института семьи, развитие домашних хозяйств, увеличение их доходов, создание условий для развития — вот такая экономика будет шикарна. Даже если будет уступать в чистой производительности японской или американской. Плевать! 

— Вы говорите о другом типе эффективности экономики.

— Да. В конце концов, у нас своя ментальность, своя культура...

— Что лучше — одно большое предприятие на тысячу рабочих мест, или 200 маленьких по пять?

— Для экспортоориентированной части экономики лучше одно. Для городского хозяйства — 200 маленьких. Потому что если закроется одно большое — город сразу это на себе почувствует, а если «умрет» несколько из 200 маленьких — это не так страшно, есть диверсификация рисков, возможность управления потоками людей.

— Послушав вас, ловлю себя на том, что ваши мысли, скорее всего, по сути не очень отличаются от того, о чем говорят тот же Юревич, или Барышев...

— Возможно. У нас бэкграунд разный... (улыбается)