Доцент кафедры истории России и зарубежных стран ЧелГУ, стендап-комик, участник интеллектуальной викторины «Своя игра» и общественный деятель — о нашей истории, феминизме, юморе и современном искусстве.
— Кандидат наук, участник программ «Comedy Баттл» и «Своя игра»... Александр Фокин один во всех этих ипостасях или везде разный?
— Это как круги Эйлера: есть круг «историк», есть «комик», есть «активист» и так далее, и где они все пересекаются, там и будет Александр Фокин. То, что я рассказываю в аудитории университета, глупо рассказывать на стендапе. И лекцию строить из одних шуток тоже нельзя. Но какие-то пересечения присутствуют. Возьмем, например, обложку моей монографии «Коммунизм не за горами. Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950-1960-х годов». Это единственная книга про сталинизм, где есть котик на обложке.
— Любишь котиков?
— Я даже придумал такую фразу: «Есть стендап-комик, я стендап-котик!»
— А почему такой интерес к советскому периоду?
— Когда я учился на историка, был далек от этой темы: пять лет занимался славянской мифологией, диплом посвящен образу змея у древних славян. Потом уже в аспирантуре, у Игоря Владимировича Нарского, который занимается периодом конца XIX — начала XX веков, пришлось изменить сферу интересов, и я стал изучать советскую мифологию. Эта тема мало изучена, особенно послевоенный период. Да, есть огромный пласт исследований, посвященных революции и сталинизму, но позднесоветское время дает достаточный простор для исследования. Так что отчасти это и прагматический подход. Но был и личный интерес: одно из ярких воспоминаний моего детства — трансляция заседаний Верховного Совета СССР в конце восьмидесятых. Это было первое реалити-шоу на телевидении. Мне было 7 лет, и я гостил у бабушки. Вся деревня прильнула к экрану, и я тоже. А потом перед бабушками деревенскими я рассказывал, комментировал выступления на съезде. Так что некоторые воспоминания о позднесоветском детстве тоже, наверное, повлияли.
— Можно ли сказать, что брежневский период тоже мифологизирован?
— Конечно, причем, можно четко отметить двунаправленность мифа. С одной стороны, мы видим четкую попытку демифологизировать, создать антимиф: в Советском Союзе все было плохо, люди голодали, дрались в очередях за водкой и стучали друг на друга в КГБ и т.п. С другой стороны, есть сугубо позитивный образ: тогда было самое вкусное мороженое, самая экологическая колбаса, самые лучшие фильмы... Поэтому одна из задач, которую я ставлю — попытаться, как между Сциллой и Харибдой, пройти между этими двумя тезисами: Советский Союз развалился — и слава богу; Советский Союз развалился — давайте плакать!
В 2017-м году в Москве вышло второе издание монографии А. Фокина — без портрета вождя, но с котиком на обложке.
— Последнее время ты активно интересуешься темой гендера в СССР. Можно ли сказать, что в отношении женского равноправия Советский Союз был передовой страной?
— Можно выделить несколько волн. После революции — да, Советская Россия оказалась в лидерах. Это первое государство, где декриминализировали гомосексуализм, где разрешили аборт, где крайне упростили процедуру регистрации брака. В документах, например, встречаются случаи, когд один комсомолец за месяц 20 раз женился и разводился. В 1930-е происходит «правый поворот»: снова запрещают аборты, возвращается статья за мужеложство, усложняются разводы и так далее. В 1960-70-е пути мирового феминизма и советского несколько разошлись: женщины в западных странах, наконец, добились избирательных прав и стали требовать равенства культурного, а в Советском Союзе правами женщин занималось государство. У нас было лучшее законодательство, защищающее матерей: оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком, сохранение рабочего места за декретницами. В СССР были квоты на женщин-депутатов. Советская власть как бы говорила: давайте посчитаем, сколько в Конгрессе США женщин — одна-две, а в Верховном совете — 30-40%!
— И Валентина Терешкова как последний аргумент...
— Да, и первая в мире женщина-космонавт. Какой феминизм — у нас вопрос решен! Но любопытно, например, обратиться к открыткам, посвященным 8 Марта. Если взять 1920-е, то там будет такой посыл: «Женщина, борись с отсталостью и кухонным рабством!» В 1930-е пропагандируют образы женщин-трактористок. А в 1970-е — это образ женщины-матери: красивая, милая, вот тебе цветочек! И никакой борьбы. Хотя к разделению должностей и профессий на «мужские» и «женские» было предвзятое отношение, и в быту тоже — если в 20 лет не вышла замуж и не родила ребенка, все, ты неполноценная. На Западе эти темы проговаривались феминистками, в Советском Союзе — нет.
— Будет какая-то новая книга на эту тему?
— Пока это, скорее, общественная деятельность. Хотя у меня недавно вышла англоязычная статья в сборнике «Женщины в коммунизме — другой взгляд» об истории советского периода в странах Восточной Европы. Публикация посвящена письмам, с которыми женщины обращались к власти: чего просили, какие идеи выдвигали. Это не магистральное направление, а, скорее, научно-просветительская тема. Я считаю, этот разговор важен и для современного общества.
— Опыт стендап-комика помогает в публичных выступлениях?
— Скорее, опыт выступления перед студентами помог стать стендап-комиком. Если в течение пяти лет читаешь лекции перед аудиторией 50-100 человек, страх сцены проходит. Самый странный опыт связан с выступлениями в ночном клубе — в перерыве между выходами полуголых танцовщиц. Один раз пригласили поработать на свадьбе. Конечно, теперь могу выступать где угодно. Вот скажи мне, что надо идти в Заксобрание — возьму такси, поеду и начну выступать.
— А бывает, что студенты приходят на лекцию, видят человека из телевизора и просят сделать селфи?
— Сейчас уже нет, наверное, а первый год было — в коридоре, на улице подбегали фотографироваться. Вот, например, целый год вел курсы по подготовки к ЕГЭ для школьников, и в конце меня спросили: «А вы правда выступали по телевизору?» Вполне естественно, что со временем лицо забывается, если тебя все время не показывают, трудно вспомнить, кто там был два года назад.
В коллекции Александра Фокина около 50-ти галстуков-бабочек
— А в Челябинске есть какое-то сообщество стендап-комиков?
— Конечно, называется «Стендап-74», оно довольно активное: два раза в неделю проходят мероприятия, иногда устраиваются большие концерты, приезжают известные московские стендаперы. Любой желающий может найти во «ВКонтакте» и следить за событиями. Я, правда, сейчас мало выступаю, потому что решил сосредоточиться на академической карьере. Просто нет времени, ведь требуется серьезная подготовка — подумать, придумать интересную шутку, обкатать ее. И не одну. Если выступление длится 5 минут и нужна шутка, допустим, каждые 30 секунд, то на 300 секунд нужно 10 хороших шуток.
— Как ты относишься к тому, чтобы тексты стендап-выступлений признали жанром литературы. В Америке, например, уже обсуждается такая идея.
— Если Бобу Дилану дали Нобелевскую премию, то почему бы и какому-нибудь стендап-комику не дать — я только порадуюсь. Я, скорее, рассматриваю эти выступления, особенно в западном варианте, как публицистику. Там, конечно, тоже есть чисто развлекательные, ни к чему не обязывающие монологи, но есть и остросоциальные, например, про расизм или дискриминацию. А в России несколько иная ситуация. На Западе процесс идет снизу: есть множество стендап-клубов, и если ты трудолюбив, интересен и актуален, то попадаешь на телевидение, потом концертный тур и «спешл» — часовое выступление. А у нас наоборот, есть монополист в виде канала ТНТ, который сверху организует стендап-движение. А это федеральное СМИ. Да, в Comedy Club упоминается Путин, но его образ воспринимается позитивно. Нет миниатюр, которые высмеивают Путина, Кадырова, патриарха и так далее. Можно пошутить над Медведевым, над условным мэром или абстрактным губернатором.
— Включается самоцензура?
— Не только. На канале работают очень умные люди, которые понимают, во что вкладывают деньги. Зритель включает ТНТ, чтобы посмеяться, и не ждет от телеканала серьезной драмы. Даже если альтернативный комик захочет попасть на большой экран, то политическая сатира просто не будет востребована аудиторией. В одном из сезонов «Открытого микрофона», например, выступал открытый гей, это, конечно, было специально сделано, чтобы продемонстрировать — мы можем это показать, не стесняемся таких тем. Но в том монологе не было острых углов — вполне стереотипный набор клише о представителе сексуальных меньшинств.
— А клубный стендап в том же Челябинске может себе позволить какие-то острые темы?
— Тут как раз можно все что угодно, но надо понимать, что те темы, которые волнуют меня, совершенно не интересны 80-ти процентам публики, которая приходит в какую-то, условно говоря, кальянную или ночной клуб. У меня, например, в одном монологе было слово «эвфемизм», и две девочки, сидевшие рядом с моей знакомой, переспрашивали, что это такое. Я понимаю, что люди пришли на простой и легкий юмор и не готовы слышать слова «эвфемизм», «патриархат» или «самоцензура». Тебя никто не выгонит, можешь выступать для двоих зрителей из двадцати или сорока, никто не запрещает. С другой стороны, мне, например, не нравится уход от интеллектуального юмора к чисто животному, где много мата и похабщины, потому что это самые простые для восприятия шутки — смеешься, не делая над собой усилий, инстинктивно. И даже самого простого шага к какому-то литературному юмору не происходит. Но здесь у каждого свой талант и своя аудитория.
«Если кто-то хочет услышать мой совет, как развивать ребенка, скажу — выбирайте шахматы и „Что? Где? Когда?“»
— До того, как попасть на федеральное телевидение в качестве стендап-комика, ты «засветился» на канале НТВ в программе «Своя игра».
— Да, был опыт участия в «Своей игре» в составе команды города Челябинска — немного травмирующий опыт, хотя прошло много лет. Мы играли неровно и в конце концов в первом туре вылетели. Но все равно было интересно, потому что в телевизионное «Что? Где? Когда?» попасть крайне сложно.
— Как давно играешь в интеллектуальные игры, в частности, в спортивную версию ЧГК?
— Наверное, уже лет 15. Я, естественно, в детстве смотрел «Что? Где? Когда?» в той же деревне у бабушки. У меня было два любимых игрока: Федор Двинятин (и я до сих пор считаю его лучшим) и Леонид Климович, которого, как уверяли мои родственники, я хорошо пародировал. Потом в школе были какие-то самодеятельные попытки изобразить «Что? Где? Когда?». Но только на третьем курсе, благодаря Дмитрию Семенову (начальник управления общественных связей в аппарате регионального правительства — прим. редакции), который организовал массовое движение спортивного ЧГК в Челябинской области, пришел по объявлению на одну из игр и до сих пор продолжаю играть. Хотя в последнее время реже — камни быта разбивают лодку ЧГК. Но я все равно считаю, что это очень важный опыт — развивает мышление, умение слышать, быстро вспоминать и соображать. Если кто-то хочет услышать мой совет, как развивать ребенка, скажу — выбирайте шахматы и «Что? Где? Когда?». Сейчас во многих школах есть команды.
«У нас нет культуртрегера, который бы взялся сделать из Челябинска какое-то культурное пространство»
— Итак, есть Александр Фокин — историк, есть стендап-комик, есть игрок в ЧГК, широко известный в узких кругах... Есть ли еще какая-то четвертая ипостась, о которой стоит рассказать?
— Наверное, это современное искусство. Несколько лет назад мы на общественных началах организовывали «Нет-фестиваль видеоарта» — это было событие в российском арт-сообществе, таких фестивалей было мало, и один из них у нас, в Челябинске. Вообще, современное искусство в нашем городе — это больная тема. Интеллектуальное и культурное пространство у нас отчасти формализировано: музей, картинная галерея. Обещают к саммиту ШОС построить что-то новое, но вряд ли в культурном сознании произойдет какой-то шаг, который был сделан в Перми. Можно по-разному относиться к так называемой «Пермской культурной революции», но там реально произошли изменения в восприятии города.
В том же Екатеринбурге есть филиал музея современного искусства, периодически проходят какие-то акции. Я в принципе люблю Челябинск и никуда уезжать не собираюсь, но чтобы здесь жить, надо делать над собой определенные усилия. Да, ставятся какие-то спектакли, проходят выставки, фестивали. Какие-то элементы поддерживаются, но не развиваются — нет культуртрегера (используем это модное слово), который бы взялся сделать из Челябинска какое-то культурное пространство. Понятно, что все это требует денег, и руководство скорее потратится на дороги и детские сады, чем на какие-то никому не понятные инсталляции. Да, у нас есть фестиваль «Дебаркадер», это хорошая инициатива, но если сравнивать с Екатеринбургом или Пермью...
Мне кажется, что попытки точечно организовать мероприятия в сфере современного искусства — это что-то вроде карго-культа, когда туземцы строят самолеты из тростника, чтобы приманить настоящие самолеты. Есть поэт Виталий Кальпиди, у которого недавно Линор Горалик брала интервью, есть художник Александр Данилов, есть патриарх современного искусства Урала Лев Гутовский, который тоже что-то делает. Это как катакомбная церковь: они где-то внизу молятся, свой долг исполняют, но люди проходят и ничего этого не видят. Вот это меня тревожит как жителя Челябинска.
